Как вернуть орангутанов в лес?
«Могучий самец орангутан схватил индонезийскую девушку, залез с нею высоко на дерево и скрылся в чаще джунглей. Он ее долго никуда от себя не отпускал, но и не обижал. Кормил фруктами. Спустя некоторое время она родила на свет ребенка, который оказался наполовину человеком, а наполовину обезьяной. Но наступил долгожданный день, когда ей все же удалось бежать, ее похититель в это время мирно спал в гнезде. Она бежала по тропинке сквозь чащобу, прижимая к себе свое дитя. Однако орангутан проснулся и кинулся ее догонять, легко перемахивая с одного дерева на другое.
Достигнув берега реки, беглянка бросилась к рыбачьей лодке, которая как раз собиралась отчаливать. Но гигантская обезьяна была уже слишком близко.
— Брось ему ребенка! Это его отвлечет! — крикнул ей рыбак.
И действительно, ее преследователь остановился. Однако в бессильном гневе схватил ребенка и разорвал его пополам. Человеческую половину он швырнул вслед уплывавшей лодке, а обезьянью забросил в чащобу джунглей…»
Сказки, подобные этой, до сих пор еще можно услышать от жителей Борнео, поскольку орангутанам, точно так же как и всем другим человекообразным обезьянам (шимпанзе и гориллам в Африке), приписывают, будто они насилуют женщин. Даже в специальной научной литературе несколько десятков лет назад еще можно было прочесть нечто подобное. В знаменитом, шедшем на многих экранах мира американском фильме о «Кинг-Конге» огромный самец-горилла влюбляется в юную девицу. Однако все эти рассказы, и в частности о кровожадности и похотливости крупных человекообразных обезьян, столь же правдоподобны, как сказка братьев Гримм о волке и семерых козлятах (притом вполне возможно, что именно эта популярная сказка стоила жизни не одному волку). Не она ли послужила поводом для повсеместного истребления почти во всей Европе многих ни в чем не повинных волков?
В отличие от трех африканских видов человекообразных обезьян самцы орангутанов носят бороды. В зоопарках самцы способны достигать сорокалетнего возраста |
Европейцы виноваты и в том, что за двести лет, которые они хозяйничали в Индонезии, орангутаны оттуда почти исчезли, во всяком случае теперь они находятся на грани истребления. Их беспощадно отстреливали, то ссылаясь на мнимую опасность, то просто из чисто охотничьего азарта или с целью продажи их детенышей зоопаркам, притом за хорошие деньги.
Вместе с тем уже установлено, что из четырех видов человекообразных обезьян — шимпанзе, горилла, бонобо и орангутан — последний является самым миролюбивым и безобидным. Моему сотруднику, доктору Ж. Шмитту, удалось путем анализов крови и исследований на клеточном уровне установить, что из всех человекообразных обезьян орангутан наименее сродни человеку (может быть, именно этим и объясняется его особое миролюбие?). Правда, был случай в Мюнхенском зоопарке в мае 1970 года, когда орангутан Ади, просунув руку сквозь прутья клетки, схватил какую-то женщину за руку и нанес ей пять укусов за то, что она не хотела отдать ему яблоко, на которое он, по-видимому, претендовал. Но это и не удивительно — ведь известно, что зоопарковские животные, потерявшие свой врожденный страх перед человеком, становятся зачастую гораздо опаснее, чем живущие на воле. Во всяком случае лично мне не известно, когда бы орангутан у себя на родине, в лесу, напал на человека и нанес ему какие-либо увечья. Что касается горилл и шимпанзе, то те это делают только в тех случаях, когда чувствуют себя окруженными, когда на них нападают или ранят.
Орангутаны — существа весьма разумные, что часто не замечается из-за их медлительности, пугливости и замкнутости. Они прекрасно узнают себя в зеркале в отличие от низших обезьян, которые собственное отражение принимают за особь своего вида и зачастую угрожают ему. Орангутаны же, заметив в зеркале какой-то непорядок в своем «туалете» — кусочки листьев, опилки на голове или пятна на шкуре, недолго раздумывая, удаляют их со своего тела. В Дуйсбургском зоопарке орангутаны скручивали из хлопка, который им давали для постройки спальных гнезд, трехметровые канаты, которые прикрепляли в качестве качелей к потолочным решеткам. Эти обезьяны обламывают ветки и используют их вместо лестниц; после тщательного изучения и обдумывания они ухитряются открывать сложнейшие запоры на дверях и умеют пользоваться инструментами. Правда, говорить они не умеют, точно так же как и другие человекообразные обезьяны, но тут причина кроется скорее в устройстве их гортани, чем мозга. Известны случаи, когда человекообразных обезьян обучали языку глухонемых и таким способом прекрасно с ними общались.
Научить орангов говорить невозможно. Зато не раз уже удавалось приучить их пользоваться языком глухонемых. Отдельные особи при этом могли оперировать тысячью разных понятий, используя до 645 знаков языка глухонемых.
Африканские гориллы, шимпанзе и бонобо, как правило, бегают по земле, а на деревья залезают лишь для того, чтобы собирать плоды или строить на ночь свои спальные гнезда. Орангутаны же редко спускаются на землю, они перемахивают, держась своими длинными руками за ветки и лианы, с одного дерева на другое и таким образом путешествуют поверху — в кронах деревьев. Эти «лесные люди» — орангутан ведь обозначает «лесной человек» — не живут группами или большими семьями, как, например, гориллы и шимпанзе, а держатся в одиночку. В лучшем случае можно встретить трех вместе, и тогда это обычно мать с грудным детенышем и подростком побольше. Такой подросток еще долго остается возле своей матери, пока не достигнет к десятилетнему возрасту половой зрелости. Самцы находят своих партнерш (с которыми, кстати, обращаются обычно отнюдь не грубо, а скорее даже приветливо) при помощи далеко разносящихся по лесу криков.
Франкфуртскому зоопарку удалось одному из первых добиться размножения в неволе всех видов человекообразных обезьян: шимпанзе, бонобо, горилл и орангутанов. На снимке мамаша-орангутан «целует» своего новорожденного детеныша
Когда в Дрезденском зоопарке самка орангутана рожала детеныша, присутствовавший при этом отец, как только показалась головка новорожденного, осторожно, сначалагубами, а потом рукой вытянул его наружу, положил к себе на колени и стал удалять с него родовые пленки. Затем ему принялась помогать и сама роженица.
В отличие от шимпанзе, которые время от времени умерщвляют других мелких животных и поедают их, орангутаны, точно так же как и гориллы, — вегетарианцы.
О том, как миролюбиво держатся по отношению к человеку орангутаны, могут рассказать две девушки из Швейцарии — Моника Борнер и Регина Фрей, которые в течение целых трех лет жили рядом с ними и ни один волос при этом не упал с их головы. Причем жили они отнюдь не где-нибудь в зоопарке, а прямо посреди девственного тропического леса с его влажной духотой, где деревья достигают 50 метров, а подлесок образует непроходимые заросли. Провести этот необычный эксперимент отважным девушкам-зоологам удалось благодаря «Фонду помощи истребляемым животным».
А как это случилось, сейчас расскажу. В один прекрасный день нам стало ясно, что значительная вина за истребление последних орангутанов лежит, как ни странно, на зоопарках. Как правило, потребность имеющихся в мире нескольких сот зоопарков в диких животных не превышает двух процентов от того количества, которое отлавливается и перевозится через океан. Остальные попадают в «любительскую торговлю», гибнут массами еще по дороге в переполненных транспортных ящиках и клетках. Они погибают от непрофессионального ухода за ними у «любителей животных», а еще больше в качестве подопытных животных при апробировании косметических и лекарственных средств. На отдельных видах может пагубно сказаться конкуренция и между зоопарками, и особенно «сафари-парками», используемыми часто в целях наживы. Это относится прежде всего к видам, которые в неволе не размножаются или почти не размножаются. Так, первый орангутан родился в Берлинском зоопарке только в 1928 году, и еще один в том же году в Нюрнберге.
В отличие от африканских человекообразных обезьян орангутаны проводят почти всю свою жизнь в кронах деревьев, редко спускаясь, чтобы походить по земле. Но они способны к прямохождению — могут двигаться на задних ногах и пройти так пару шагов
Чтобы отловить детеныша орангутана, приходится сначала пристрелить его мать, а то еще и старшего брата или сестру. При скудном питании «узников» сначала по дороге к побережью, а затем, когда они находятся на утлых суденышках аборигенов по пути до таких торговых центров, как Сянган (Гонконг) или Бангкок, погибает наверняка еще добрая поповина из них. Поэтому легко можно высчитать, что ради каждого орангутана, попадающего в Европу, Японию или США, трем или четырем его собратьям приходится расстаться с жизнью…
Следуя моему призыву, директора немецких зоопарков начиная с 1964 года обязались приобретать орангутанов только с письменного разрешения индонезийских властей. Вывезенных же контрабандой не принимать. Год спустя аналогичное решение принял Международный союз директоров зоопарков. На меня, к моему огорчению, была возложена обязанность следить за тем, чтобы запрет этот неукоснительно выполнялся. Ужасно неприятное поручение — контролировать своих коллег по профессии. С отдельными зоопарками случались трудности, но в общем и целом успех был полный. Я списался с японскими и голландскими пароходствами, которые по моей просьбе запретили своим экипажам брать на борт детенышей орангутанов.
Одного орангутана по кличке Хайн, о наличии которого на корабле нам сообщили еще из порта в Генуе, нам удалось конфисковать в Бремене и отправить на самолете назад, на его родину. А поскольку детеныши человекообразных обезьян, как правило, попадали сначала в руки звероторговцев в Сянгане (Гонконге), а уже оттуда продавались дальше, я написал английскому генерал-губернатору Сянгана письмо с просьбой вмешаться. К моему немалому удивлению, он немедленно отреагировал: не прошло и месяца, как было издано предписание, согласно которому за нелегальное содержание или продажу орангутанов налагался большой штраф, а животные подлежали в таких случаях конфискации.
Индонезийское правительство тоже очень охотно пошло нам навстречу. Так, к примеру, в 1967 году в порту Самаринда на Калимантане по нашей просьбе было конфисковано 15 орангутанов, а по радио постоянно доводилось до сведения населения, что отлов и продажа орангутанов запрещены.
Но возникла новая проблема: куда девать конфискованных детенышей? Выпускать в лес таких малышей без матерей означало обречь их на верную гибель. Зоопарк же в Джакарте был не в состоянии предоставить приют дюжинам беспомощных детенышей и выращивать их у себя. Поэтому мы очень обрадовались, когда две молоденькие швейцарские «биологички» выразили готовность поселиться в джунглях Суматры и взять на себя воспитание таких сирот. Но сначала они приехали к нам во Франкфуртский зоопарк, чтобы обучиться уходу за детенышами человекообразных обезьян. Ведь у нас как-никак начиная с 1958 года появились на свет девятнадцать орангутанов, восемнадцать шимпанзе, семь горилл и четыре бонобо (наш зоопарк держит первенство по размножению человекообразных обезьян). Обе девушки отправились на Суматру в резерват Гунунг-Лёсер, занимающий площадь в шесть тысяч квадратных километров. Мы отпустили им средства, необходимые для постройки жилых домиков для себя и помещений для все прибывающего числа осиротевших детенышей. Отважные девушки прожили там три года совсем одни, а потом их сменили другие молодые биологи. Моника Борнер за это время вышла замуж за одного молодого биопога, который в том же резервате вел наблюдения за последними суматранскими носорогами. Эта супружеская пара работает теперь в Африке, на острове Рубондо, который находится на озере Виктория в Танзании.
Двум энергичным девушкам удалось уговорить многих индонезийцев доверить им живущих у них дома в клетках орангутанов. Ведь для высокопоставленных чиновников Индонезии содержание у себя дома в клетке орангутана считалось признаком высокого ранга и особого авторитета хозяина дома. За сданных девушкам орангутанов ничего не платили, но и никакому штрафу добровольные сдатчики не подвергались. Насильственной конфискации подлежали лишь особи, находящиеся в руках торговцев животными. За три года у девушек перебывало не меньше 50 питомцев, которых в течение многих месяцев с большим трудом приучали к самостоятельности, а затем и к вольной жизни в лесу. Самые маленькие из детенышей особенно сильно привязывались к своим «приемным мамашам» и ни за что не соглашались с ними расставаться. Однако нельзя было допускать, чтобы они становились чересчур ручными — это стало бы помехой для их последующей самостоятельной жизни. Очень важно было сделать им вовремя прививки и лечить их. Ведь орангутаны подвержены буквально всем человеческим болезням: туберкулезу, полиомиелиту, воспалению легких, насморку и т. д. Так, в 1965 году в Роттердамском зоопарке все орангутаны разом погибли от оспы.
Выпущенных из карантинных клеток вновь прибывших детенышей никогда не кормят непосредственно возле дома, а, наоборот, на некотором отдалении, в лесу. Делается это не только для того, чтобы отучать их от людей, но и затем, чтобы они научились добавлять к полученным от человека бананам другие вкусные и питательные вещи, которые надо самим собирать на деревьях.
Большую помощь в прекращении отлова орангутанов и торговли ими оказал Союз охраны природы Индонезии. Кроме того, в том же резервате Гунунг-Лёсер была организована еще одна станция по «возвращению обезьян в родную стихию», еще две были также созданы на Калимантане.
На воле орангутаны способны прожить долгую жизнь. У них ведь фактически нет естественных врагов — разве что леопарды, которые могут при случае утащить молодого орангутана. Среди них встречаются настоящие долгожители. Так, наш Мориц прибыл во Франкфурт из Амстердама в 1956 году впопне взрослым самцом, не менее восемнадцати лет отроду, и дожил до сорокалетнего возраста (когда он приехал, то носил кличку Моисей, что в церковных кругах могло возбудить неудовольствие. Тогда я решил поменять ему имя на Мозер и обратился к известному артисту Гансу Мозеру с просьбой стать крестным нашего подопечного. Но тот прислал телеграмму, в которой категорически от этого отказывался). Есть долгожители и в Копенгагенском и Роттердамском зоопарках — это две самки, которым больше 40 лет; в зоопарке Филадельфии есть самец в возрасте 56 лет.
К 1976 году во всех зоопарках мира числился в общей сложности 401 орангутан. Из них 220 родились в зоопарках. В 1971 году из 460 орангутанов в зоопарках родилась лишь четверть.
Итак, казалось бы, за судьбу орангутанов можно не опасаться, во всяком случае в отношении торговли ими и пребывания в зоопарках. Но ведь они когда-то обитали во всей Юго-Восточной Азии, а теперь встречаются только на небольшой части Суматры и Калимантана, и там их не более 8 тысяч. Так что, к сожалению, успокаиваться не приходится.
Хотя теперь не истребляют самих орангутанов, но уничтожают места их обитания — девственный лес. С 1950 по 1975 год в Африке было вырублено 52 процента тропических дождевых лесов, а на Шри Ланке и в Бирме даже 62 процента: в мировом масштабе это составляет 40 процентов девственных лесов за четверть века! Сейчас, при современном техническом оснащении, сводят лес с площади, равной всей Швейцарии, всего за каких-нибудь четыре с половиной месяца. Причем какой лес! Произраставший тысячелетиями! Только с Суматры за один лишь 1973 год вывезено 15,5 миллиона кубических метров древесины. Крупные иностранные концессии осуществляют это по заданию западных индустриальных стран. Для того чтобы добыть деревья ценных пород, они не задумываясь валят весь лес целиком — целыми участками.
Детеныши человекообразных обезьян, отверженные своими матерями, в зоопарках нуждаются не только в любви и заботе своих воспитательниц, но и в обществе себе подобных сверстников. Здесь два детеныша орангутана в «детских яслях» для обезьян во Франкфуртском зоопарке
Иногда это делается также ради освобождения площади под каучуковые и рисовые плантации. А тем временем осадков в этих странах становится все меньше, не защищенная деревьями почва смывается. Одновременно безудержно растет численность населения. Уничтожение животных — это, так же как и у нас, в ФРГ, предостережение людям, указывающее на то, что ожидает их самих в недалеком будущем.
Наши реакклиматизационные станции занимаются также переселением старых орангутанов, не успевших спастись из вырубаемых лесов.
Дело в том, что по равнинной местности орангутаны, как правило, передвигаться опасаются. Поэтому как только поступает сигнал о находке такого орангутана, не желающего покидать «своего» участка леса, намеченного к вырубанию, туда сейчас же выезжают ловцы на вездеходах. Срочно срубаются все деревья вокруг того, на котором сидит орангутан. Потом какой-нибудь храбрый мужчина лезет на дерево к орангутану и сгоняет его вниз. Удивительно, что ни разу не случалось, чтобы исключительно сильное, испуганное животное ранило при этом ловца. Внизу орангутан попадает в крепкие нейлоновые сети, которыми окружено дерево. Обезьяну закатывают в сеть и обездвиживают при помощи шприца с транквилизатором.
Транспортировать тяжеленные деревянные ящики с обезьянами по бездорожью джунглей — дело отнюдь не легкое. Чаще всего их перевозят на лодках по рекам, но и это не просто: здесь полно подводных камней и водопадов. Словом, поездка связана со всякого рода приключениями.
Считается, что сейчас на Калимантане примерно 5 тысяч орангутанов, на Суматре — 3–4 тысячи, половина из которых находится вне границ резервата. Посчастливится ли нам спасти орангутана, один из 141 вида животных, над которыми нависла особенно сильная угроза уничтожения? Мне кажется, что наш загрязненный и отравленный ядами земной шар стал бы без этого чуда — «лесного человека» — значительно беднее.